Вероника Батхен
Sep. 16th, 2007 12:08 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Несколько лет назад в преддверии очередного израильского (русского) поэтического конкурса мне дали почитать подборки стихотворений всех финалистов. Помню, тогда я сказала: "Если победительницей не станет Вероника Батхен, я перестану уважать этот конкурс, этих судей и этих организаторов". Разочарование меня, к счастью, минуло, Ника стала лауреатом конкурса, и даже Евгений Сельц, которому ничего не стоит выйти на сцену и сообщить в микрофон, что "все, что вы пишете, друзья мои - ужасное говно", с упоенной физиономией эстета читал ее стихи вслух.
Оговорюсь об очевидном. Когда я делаю подборку чьих-то стихов у себя, само собой разумеется, что в это вложены мои пристрастия, мои приоритеты, мой вкус, я выбираю то, что больше нравится и созвучно мне. Это запросто может не совпадать с вашими предпочтениями, поэтому, если стихи автора есть в сети, я даю ссылку на сайты, где их больше и где у вас больше шансов найти то, что вам по душе.
Cтихи Ники я очень люблю и выбирать мне было непросто.
Баллада о холодной ночи
"Главное, мин херцн, это искренность"
В. Никритин
Кесарю - косую, суке - выспренность,
Пастырю - глухие пустыри.
Главное, мин херцн, это искренность
Наболело - так и говори.
Что брести в метель замоскворечицей,
Что войти в трамвайное тепло.
Прячешь плечи. Знаю, время лечится.
И проходит, если повезло.
Уезжай по тряской равнодушице,
Набирай по памяти звонок.
Если я отвечу - дом разрушится.
Промолчу - останусь одинок.
Что слова - бесплодные и скудные.
Посмотри на чахлое бытье.
Я пойду на улицы безлюдные,
Половлю на деньги забытье.
И вернусь, пустой и неприкаянный,
Безоружный, словно инвалид.
Знаешь, если ночь гулять окраиной,
Поутру всегда душа болит.
Баллада на счастье
Фрисосоя Херблюм и Кондратий Катетер
Поженились вчера в ресторане "Дельфин"
Их свидетели были старуха и сеттер,
А венчал молодых одноногий раввин.
За счастливый союз гости били бокалы,
За счастливый развод самовары вина
Выпивали, пока Фрисосоя икала,
А смущенный Кондратий жевал каплуна.
Ждал их брачный чердак над каморкой портного
И насущный сухарь, неподзубный коню.
Местечковый амур - им не нужно иного,
Чем на плоскость доски расстелить простыню.
И от счастья они полетели наверно
В сладкий миг, над холмами горбов бытия,
Над костяшками крыш, над гостиницей скверной,
Над чугунной решеткой шального литья.
Если жаждет рука пулеметной гашетки,
По проспектам и паркам ты бродишь, угрюм -
Погляди, как на облачной белой кушетке
Обнимает супруг Фрисосою Херблюм.
Майн таере
Дедушке Хаиму Батхану
Как было б славно - в тоске овечьей смиренновзорой
Стоять с мальчишкой едва усатым под балдахином
И слушать робко, как старый ребе благословляет
Постель и крышу и путь совместный и плод во чреве...
Ходить пузатой, задрав носишко до синагоги,
Мурлыкать баю, мой сладкий мальчик, все будет баю,
Сновать до рынка за белой курой, стирать на речке,
Мечтать о боге, вертя рубашку в огрублых пальцах,
В канун субботы зажечь с молитвой сухие свечи,
Рыдать о чуде над смертным жаром у изголовья,
Рожать по новой, не слушать мужа, что Палестина -
Растет наш Идл, ему на Пасху уже тринадцать,
Пора невесту искать, а в доме ни коз ни денег...
Что будет дальше? Гешефт для бедных, погром, холера,
Тугая старость, в подоле зерна, в постелях внуки.
Играет скрипка, танцует память на мокрой крыше,
Кружится вальсом сестер и братьев народа штетл.
Твой дядя Нойах давно отправил ковчег завета
По сонным водам куда подальше... Шалом, приплыли.
На черта в печке, ни богу свечки, ни теплой халы,
Ни уголечка под новым домом, ни "комец-алеф".
Для новых юде Ерушалаим, для старых - кадиш
На ленинградском сыром кладбище обезлюделом.
Но где-то рядом на грани слуха играет скрипка
Узор вальсовый, три такта сердца. Как было б славно...
* * *
Татарское войско заемных снегов
Отступит к рассвету в Сибирь.
Под грохот оваций, под свист батогов,
Под карканье птицы снегирь,
Весна подведет орудийный расчет
И выстрелит в наше окно.
И ты улыбнешься и скажешь "Еще",
А я промолчу все равно.
День кончился ночью. Фартовый февраль
Продулся в очко на Сенной.
Бес продал Россию маркизу де Сталь,
Смеясь над нелепой страной.
Мой ангел-хранитель твоих сигарет
Ушел в гастроном за травой,
Крылом прикрывая подбитый портрет
И нимб над седой головой.
Кто строит земной мандариновый рай,
Кто тянет впотьмах канитель?
Последний автобус уплыл в Мандалай,
Последний журавль улетел...
А я остаюсь королевой ресниц,
Твоей колыбелью, малыш.
И капает, капает, капает вниз
Сусальное золото с крыш.
Поэма Иерусалима
Страну на союз и предлог не деля,
Полжизни пропью за пургу миндаля,
За шорох в туманном проеме
Ореховых фантиков. Кроме
Таких же как мы, обособленных сов,
Кто сможет прокрасться по стрелке часов,
В полдня с февраля до июля,
Метель лепестков карауля?
Слепительный дым сигареты задув,
Попробуй, как пахнет истоптанный туф.
В нетронутой копоти свода
Смешались дыхание меда
И крови коричневый злой запашок
И масел святой разноцветный пушок
И скука нечищеной плоти...
Выходишь на автопилоте
По Виа... короче по крестной тропе,
Туда, где положено оторопеть
У нового храма - остова,
Где брошено тело христово
(на деле обветренный купол камней,
овал колокольни и звезды над ней
внутри полутень и глаза и
все свечи дрожат, замерзая
в подвальном сырье вековой суеты
снаружи торгуют землей и кресты
за четверть цены предлагают)
Пока аппараты моргают,
Фиксируя, можно по чьим-то следам
Спуститься туда, где обрушился храм
И стены глядят недобито,
Мечтая о сыне Давида,
Который возьмет мастерок... А пока
Бумажки желаний пихают в бока,
Чужие надежды и цели
За день забивают все щели.
Ночами арабы сгребают в гурты
Кусочки молитвы, обрывки беды
И жгут, отпуская далече
Слова и сословия речи.
В любом переплете до неба рукой
Подать лучше с крыши - не с той, так с другой.
Под тенью небесного свода
Вино превращается в воду,
Как только захочешь слегка подшофе
Промерить бульвар от кафе до кафе.
На запах кунжутовых булок
Заходишь в любой переулок.
Хозяин пекарни, худой армянин
Положит в пакет полкило именин,
Щепоть рождества и до кучи
Поллитра душистой, тягучей
Ночной тишины на жасминном листе
Немного отпить - все равно, что взлететь
В сиянии звездных шандалов
Над крышами старых кварталов.
В такую весеннюю круговороть
Мне хочется душу по шву распороть
И вывернуть - вдруг передурим
Петра с Азраилом под Пурим.
Медовой корицей хрустит гоменташ,
Шуткуется "Что ты сегодня отдашь,
За то, чтоб Аман, подыхая,
Не проклял в сердцах Мордехая?"
Хоть пряник и лаком, но жить не о ком.
Холмы за закатом текут молоком,
Туман оседает на лицах
Единственно верной столицы,
Сочится по стенам, по стеклам авто,
Под черными полами душных пальто,
Струится вдоль спинок и сумок.
Такими ночами безумно
Бродить в закоулках пока одинок -
То тренькнет за домом трамвайный звонок,
То сонные двери минуя,
С Кинг Дэвид свернешь на Сенную.
У моря погода капризна и вот
Унылый поток ностальгических вод
Смывает загар и румянец.
Пора в Иностран, иностранец -
За черной рекою, за черной межой
Ты станешь для всех равнозначно чужой,
Пока же придется покорно
В асфальте отбрасывать корни.
Ведь сколько ни ходишь, за пятым углом
То Витебск, то Питер, то Ir hа Shalom,
Короче участок планеты,
Где нас по случайности нету.
Такая вот, брат, роковая петля -
Полжизни продав за пургу миндаля,
Вторую ее половину
Хромаешь от Новых до Львиных
Бессменных ворот, обходя суету,
Собой полируя истоптанный туф.
На улицах этих веками
Стираются люди о камни.
* * *
Не прибыли к югу, не убыли в снег,
Готический оттиск Свенельдовых снекк,
Расправленный парус, латинский оскал,
И скалы, которых так долго искал -
Разбиться до щепок и кануть на дно
Божественной данью без всякого "но".
Колеблемый морем, уснет флогистон.
За миг до бессмертия чистым листом
Очнуться... Любимый, все наши умы,
Все страхи, все строки, все смыслы, всё смы...
Восьмерка на боку
Нафталиновый бай Нафтула
Поселился в подвальной сапожной,
Подбивает подметкой дорожной
Стук-постук все земные дела.
Мимо окон неспешно плывут
Каблучки, башмаки, босоножки,
А в подвале бездомные кошки
В грудах сброшенной кожи живут.
День за днем утекает в Москву,
Оставляя лишь чувство потери.
Пыль становится шерстью на теле.
Кошки пробуют время на звук.
А хозяин молчит. Он игла,
Кожа, дом от бетона до жести,
Шерсть и пальцы, увязшие в шерсти,
Стук-постук от искринки дотла.
Американская мечтательная
Не сидел бы, милый, в помойной яме -
Отдыхал бы где-нибудь на Майями,
Где на слово "горе" забито вето,
И смотрел на небо чужого цвета.
Целовался б с парой своих блондинок,
До утра, пока не споет будильник,
А потом, сдавая долги рутине,
Опускался б к бару и пил мартини...
По шоссе летают кабриолеты
На холеных шинах разносят лето,
И следом индейца в пыли дороги
Со щита косится орел чероки.
Хорошо бы было припасть губами
К черной перехоженной Алабаме.
Хорошо бы было, тоску развея,
Пролететь за двести в огне хайвэя,
Загреметь с моста, не дождаться скорой,
И уснуть навеки под сикоморой...
Ты прости, хороший, что карта бита.
Эр Вокзал - Коньково - твоя орбита.
Ты молчишь на хинди и пиджин идиш
И пять лет, как женщин во сне не видишь.
И прижат за горло житейской комой,
Позабыл о небе над Оклахомой.
А оно пылает в бесстыдной сини
Тяжелей и ярче, чем здесь, в России.
И закат соленый, кроваво-красный
Накрывает город и дом за трассой...
* * *
«…Рыбий жир ленинградских ночных фонарей…»
О. Мандельштам
Гнетет тоска о величавом:
Петрополь, моль, полупальто…
На жигуленке густо-чалом
Въезжать в понтовое авто,
Швыряться вниз с моста свиданий
На ноздреватый мокрый лед,
Грустить, как принц обеих Даний,
Стреляться — влет.
Делить бездомье на Дворцовой
Под рыбьей сыростью небес,
Смотреть в окно за травлей псовой,
Остаться — без
Чинов, печатей, вицмундира,
Пречудных очерков пера.
Была бы теплая квартира,
А так — дыра.
Сквозит слезой окно в Европу,
У всех дверей особняка
Собой прокладывает тропы
Одна река.
Уплыть до моря и обратно —
Ни каблуком, ни в жисть ни в смерть!
Бездумной гроздью виноградной
Побыть посметь.
От немоты изнемогая,
Суставы слов перебирать,
Играть — как будто бы другая
Душа, тетрадь…
Искать распухшей тушей щенной
Асфальт по мартовски рябой
Последний день невозвращенья
Проспать — тобой.
…Под звук захлопнутой страницы,
Под залпы водосточных труб
Слова преставленной столицы
Спадают корочками с губ.
* * *
Качается небо на божьих подтяжках,
Летает и кружится шар голубой.
С похмелья в России, как водится, тяжко,
Спросонья в Холоне я встречусь с тобой.
Постели и сети — моя Палестина,
Цирюльничий тазик — защита твоя.
Соседка Мария зовет на крестины,
Соседка Агарь с животом без жилья.
Вот так и живем, уважаемый ребе,
В столице холера, на кухне бардак.
Всяк пасечник думает только о хлебе,
Симфонию свиста постигнет лишь рак.
На шкурке МК поскользнется политик,
По трассе М10 пройти не дано.
На ванную гладь белокафельных плиток,
Жених разольет золотое вино.
Шампанское, Шула, невеста, пастушка,
Вольно ль променять монографию слов
На форму «Гивати» и пушку за ушком?
Согласный салют сокровенных стволов
Приветствует солнце и утро в натуре.
Качается шарик — попробуй поймать —
Как порванный парус в объятиях бури,
Как возглас лирический «Еб вашу мать!».
Вот так и умрем? Не дождетесь, мессия.
Вот так и оглохнем? Ах, бросьте, мессир!
Мастак Моисей перебрался в Россию.
Мы слопали дырки, оставили сыр
Такой золотой — подойдите к балкону —
Головка сияет под видом луны.
...Полночи покоя — для пеших и конных,
Вязь воска и хруст полотенец льняных...
* * *
Из бумаги лодочка — как рука…
Бренность гардеробного номерка,
Телефонный шепот, звонок в окно —
Так у нас, газетных, заведено,
Так у нас, придуманных, повелось —
Разговоры вместе, а ночи врозь.
И вперед — по стоптанной мостовой
В город всемятежный, беспутный, твой.
Что ему гранит, что чугун и медь —
Ведь старуха жизнь и девчонка смерть
Вместе бродят в сумерках по дворам,
Тополиным кланяясь веерам,
Собирают судьбы и дарят дань.
А в колодцах звезды — поди достань!
И — чужим уставом в родной обряд —
Станция метро «Неохотный ряд»…
Где найти того, кто тебя поймет?
Чувствуешь на пальцах кирпичный мед?
Видишь — на носочках сквозняк сырой
Побежал по лестнице на второй…
Да, к тебе в квартиру. Открой, не трусь!
Забери себе невесомый груз,
Сохрани, таясь в четырех стенах,
Мертвое, как бабочка, «Гуте нахт».
Ночь добра к юродивым и ворам,
Рассыпает счастье по всем ветрам.
На седой асфальт, на холодный наст,
Но по счастью, кажется, мимо нас.
Полежи без просыпу, не зевай,
Даром за окошком звенит трамвай,
Даром завалялось с дурных времен
Сморщенное яблоко «Гуте йорн».
Подожди — спешит, о часы стучась,
Наш двадцать пятый час.
* * *
Как сохнет слово в глотке затыкая собой воздуховоды языка,
Такая скаковая поступь сердца. Цок-цок, маэстро Герцевич, конец —
ЗеКа в загоне нового закона читают ветхий выцветший завет.
На ветке века горькие гранаты. Где ты, с татуированным табу
На лбу богини, Гера Геростратов? Саратов стал Самарой, оттого
Мы все самаритяне. Корку хлеба пихаю в каждый пересохший рот,
В ответ цветет смоковница Содома. И, принимая роды на снегу,
Ты портишь кровью суетные руки. В бессилии своем спроси — солгу,
Что жизнь идет кошачьими шагами по крыше мира. Там, где будет Храм,
Сегодня спит ошибка Мураками. Обрывки драм и дранки старых рам
В одном костре за шкиркой Галилея. Но вертится за смогом сигарет
Земля. И отгорает Галилея. И назревает зноем Назарет.
Такая Иудейская пустыня, глухая, как еврейская тоска...
А слово у зубов ледышкой стынет и держит строй на грани языка.
* * *
Я не люблю талантливых людей.
Их чахлое и чопорное чванство,
Неискренний разврат, сплошное пьянство,
Высокую патетику идей.
Мне не понять трагедии певца,
Непризнанного нашей Палестиной,
И оттого (видали подлеца!)
Блевавшего под стол в моей гостиной.
Без пафоса таланту никуда —
Вам подтвердит любой досужий критик —
Суется он без страха и стыда.
В водоворот событий и политик.
Его любовь — пожар, потоп, метель,
Извечный зов, пленительные узы,
Истерики под окнами у музы —
Чтоб только затащить ее в постель.
«Талант» отнюдь не значит «прохиндей»,
Но встретить настоящего поэта —
Как честного найти среди судей.
Его, как заграничную монету,
Фальшивым посчитают. И за это
Я не люблю талантливых людей.
Явление Шуламиты
Новорожденной дочери Александре
Склоняясь над зыбкой, отводишь рукой
Разреженный марлевый полог.
Внутри полумрак, молоко и покой,
Снаружи — от пола до полок
В пыли кувыркается свет ночника,
Присыпаный луным крахмалом.
…А девочка глаз не откроет никак,
Ей снится — ни много ни мало —
Давидова башня и склоны горы,
Где скрыт виноград потаенный.
И кто-то с улыбкой подносит дары,
Ее красотой упоенный,
Не может насытиться, пьет со щеки
Нескромную капельку пота.
Над падалью львиной резвятся щенки.
Впадают в объятия порта
Галеры под грузом из царства Офир.
У храма священные действа
Готовят. Быков собирают на пир.
Встревоженным криком младенца
Кончается сон на мгновение, но
Плывет колыбельная лодка
И белая козочка смотрит в окно.
С карниза спускаются ловко
Два ангела — добрый и злой шалуны,
Хранители детских кроватей.
Но кто из них шило вшивает в штаны,
А кто за страдания платит
Без водки порой не поймешь, хоть убей,
А бить шалунов неповадно,
Дурней, чем от девы гонять голубей.
В стерильном спокойствии ванны
Купель отразит первый зуб, первый шаг.
Болезни, бессонница, школа…
Волы и ослы стерегут в камышах
Младенца, но мужеска пола.
А девочка смотрит прозрачно, легко,
Ни черта ни бога не чуя.
Ей важно — на губы течет молоко,
Все беды на свете врачуя.
Спокойствие снега — ведь прошлого нет,
И что впереди — непонятно.
Так водишь глазами за ходом планет,
Забыв, что на солнце есть пятна.
Так ищешь Грааль, отродясь не видав
Ни кубка, ни блюда, ни чаши…
А девочка дремлет, срыгнув на устав
И тайны и глупости наши.
…Уснув поутру у груди малыша,
Услышишь, как в тело втекает душа…
http://zhurnal.lib.ru/b/bathan_weronika_wladimirowna/
http://nikab.narod.ru/
Оговорюсь об очевидном. Когда я делаю подборку чьих-то стихов у себя, само собой разумеется, что в это вложены мои пристрастия, мои приоритеты, мой вкус, я выбираю то, что больше нравится и созвучно мне. Это запросто может не совпадать с вашими предпочтениями, поэтому, если стихи автора есть в сети, я даю ссылку на сайты, где их больше и где у вас больше шансов найти то, что вам по душе.
Cтихи Ники я очень люблю и выбирать мне было непросто.
Баллада о холодной ночи
"Главное, мин херцн, это искренность"
В. Никритин
Кесарю - косую, суке - выспренность,
Пастырю - глухие пустыри.
Главное, мин херцн, это искренность
Наболело - так и говори.
Что брести в метель замоскворечицей,
Что войти в трамвайное тепло.
Прячешь плечи. Знаю, время лечится.
И проходит, если повезло.
Уезжай по тряской равнодушице,
Набирай по памяти звонок.
Если я отвечу - дом разрушится.
Промолчу - останусь одинок.
Что слова - бесплодные и скудные.
Посмотри на чахлое бытье.
Я пойду на улицы безлюдные,
Половлю на деньги забытье.
И вернусь, пустой и неприкаянный,
Безоружный, словно инвалид.
Знаешь, если ночь гулять окраиной,
Поутру всегда душа болит.
Баллада на счастье
Фрисосоя Херблюм и Кондратий Катетер
Поженились вчера в ресторане "Дельфин"
Их свидетели были старуха и сеттер,
А венчал молодых одноногий раввин.
За счастливый союз гости били бокалы,
За счастливый развод самовары вина
Выпивали, пока Фрисосоя икала,
А смущенный Кондратий жевал каплуна.
Ждал их брачный чердак над каморкой портного
И насущный сухарь, неподзубный коню.
Местечковый амур - им не нужно иного,
Чем на плоскость доски расстелить простыню.
И от счастья они полетели наверно
В сладкий миг, над холмами горбов бытия,
Над костяшками крыш, над гостиницей скверной,
Над чугунной решеткой шального литья.
Если жаждет рука пулеметной гашетки,
По проспектам и паркам ты бродишь, угрюм -
Погляди, как на облачной белой кушетке
Обнимает супруг Фрисосою Херблюм.
Майн таере
Дедушке Хаиму Батхану
Как было б славно - в тоске овечьей смиренновзорой
Стоять с мальчишкой едва усатым под балдахином
И слушать робко, как старый ребе благословляет
Постель и крышу и путь совместный и плод во чреве...
Ходить пузатой, задрав носишко до синагоги,
Мурлыкать баю, мой сладкий мальчик, все будет баю,
Сновать до рынка за белой курой, стирать на речке,
Мечтать о боге, вертя рубашку в огрублых пальцах,
В канун субботы зажечь с молитвой сухие свечи,
Рыдать о чуде над смертным жаром у изголовья,
Рожать по новой, не слушать мужа, что Палестина -
Растет наш Идл, ему на Пасху уже тринадцать,
Пора невесту искать, а в доме ни коз ни денег...
Что будет дальше? Гешефт для бедных, погром, холера,
Тугая старость, в подоле зерна, в постелях внуки.
Играет скрипка, танцует память на мокрой крыше,
Кружится вальсом сестер и братьев народа штетл.
Твой дядя Нойах давно отправил ковчег завета
По сонным водам куда подальше... Шалом, приплыли.
На черта в печке, ни богу свечки, ни теплой халы,
Ни уголечка под новым домом, ни "комец-алеф".
Для новых юде Ерушалаим, для старых - кадиш
На ленинградском сыром кладбище обезлюделом.
Но где-то рядом на грани слуха играет скрипка
Узор вальсовый, три такта сердца. Как было б славно...
* * *
Татарское войско заемных снегов
Отступит к рассвету в Сибирь.
Под грохот оваций, под свист батогов,
Под карканье птицы снегирь,
Весна подведет орудийный расчет
И выстрелит в наше окно.
И ты улыбнешься и скажешь "Еще",
А я промолчу все равно.
День кончился ночью. Фартовый февраль
Продулся в очко на Сенной.
Бес продал Россию маркизу де Сталь,
Смеясь над нелепой страной.
Мой ангел-хранитель твоих сигарет
Ушел в гастроном за травой,
Крылом прикрывая подбитый портрет
И нимб над седой головой.
Кто строит земной мандариновый рай,
Кто тянет впотьмах канитель?
Последний автобус уплыл в Мандалай,
Последний журавль улетел...
А я остаюсь королевой ресниц,
Твоей колыбелью, малыш.
И капает, капает, капает вниз
Сусальное золото с крыш.
Поэма Иерусалима
Страну на союз и предлог не деля,
Полжизни пропью за пургу миндаля,
За шорох в туманном проеме
Ореховых фантиков. Кроме
Таких же как мы, обособленных сов,
Кто сможет прокрасться по стрелке часов,
В полдня с февраля до июля,
Метель лепестков карауля?
Слепительный дым сигареты задув,
Попробуй, как пахнет истоптанный туф.
В нетронутой копоти свода
Смешались дыхание меда
И крови коричневый злой запашок
И масел святой разноцветный пушок
И скука нечищеной плоти...
Выходишь на автопилоте
По Виа... короче по крестной тропе,
Туда, где положено оторопеть
У нового храма - остова,
Где брошено тело христово
(на деле обветренный купол камней,
овал колокольни и звезды над ней
внутри полутень и глаза и
все свечи дрожат, замерзая
в подвальном сырье вековой суеты
снаружи торгуют землей и кресты
за четверть цены предлагают)
Пока аппараты моргают,
Фиксируя, можно по чьим-то следам
Спуститься туда, где обрушился храм
И стены глядят недобито,
Мечтая о сыне Давида,
Который возьмет мастерок... А пока
Бумажки желаний пихают в бока,
Чужие надежды и цели
За день забивают все щели.
Ночами арабы сгребают в гурты
Кусочки молитвы, обрывки беды
И жгут, отпуская далече
Слова и сословия речи.
В любом переплете до неба рукой
Подать лучше с крыши - не с той, так с другой.
Под тенью небесного свода
Вино превращается в воду,
Как только захочешь слегка подшофе
Промерить бульвар от кафе до кафе.
На запах кунжутовых булок
Заходишь в любой переулок.
Хозяин пекарни, худой армянин
Положит в пакет полкило именин,
Щепоть рождества и до кучи
Поллитра душистой, тягучей
Ночной тишины на жасминном листе
Немного отпить - все равно, что взлететь
В сиянии звездных шандалов
Над крышами старых кварталов.
В такую весеннюю круговороть
Мне хочется душу по шву распороть
И вывернуть - вдруг передурим
Петра с Азраилом под Пурим.
Медовой корицей хрустит гоменташ,
Шуткуется "Что ты сегодня отдашь,
За то, чтоб Аман, подыхая,
Не проклял в сердцах Мордехая?"
Хоть пряник и лаком, но жить не о ком.
Холмы за закатом текут молоком,
Туман оседает на лицах
Единственно верной столицы,
Сочится по стенам, по стеклам авто,
Под черными полами душных пальто,
Струится вдоль спинок и сумок.
Такими ночами безумно
Бродить в закоулках пока одинок -
То тренькнет за домом трамвайный звонок,
То сонные двери минуя,
С Кинг Дэвид свернешь на Сенную.
У моря погода капризна и вот
Унылый поток ностальгических вод
Смывает загар и румянец.
Пора в Иностран, иностранец -
За черной рекою, за черной межой
Ты станешь для всех равнозначно чужой,
Пока же придется покорно
В асфальте отбрасывать корни.
Ведь сколько ни ходишь, за пятым углом
То Витебск, то Питер, то Ir hа Shalom,
Короче участок планеты,
Где нас по случайности нету.
Такая вот, брат, роковая петля -
Полжизни продав за пургу миндаля,
Вторую ее половину
Хромаешь от Новых до Львиных
Бессменных ворот, обходя суету,
Собой полируя истоптанный туф.
На улицах этих веками
Стираются люди о камни.
* * *
Не прибыли к югу, не убыли в снег,
Готический оттиск Свенельдовых снекк,
Расправленный парус, латинский оскал,
И скалы, которых так долго искал -
Разбиться до щепок и кануть на дно
Божественной данью без всякого "но".
Колеблемый морем, уснет флогистон.
За миг до бессмертия чистым листом
Очнуться... Любимый, все наши умы,
Все страхи, все строки, все смыслы, всё смы...
Восьмерка на боку
Нафталиновый бай Нафтула
Поселился в подвальной сапожной,
Подбивает подметкой дорожной
Стук-постук все земные дела.
Мимо окон неспешно плывут
Каблучки, башмаки, босоножки,
А в подвале бездомные кошки
В грудах сброшенной кожи живут.
День за днем утекает в Москву,
Оставляя лишь чувство потери.
Пыль становится шерстью на теле.
Кошки пробуют время на звук.
А хозяин молчит. Он игла,
Кожа, дом от бетона до жести,
Шерсть и пальцы, увязшие в шерсти,
Стук-постук от искринки дотла.
Американская мечтательная
Не сидел бы, милый, в помойной яме -
Отдыхал бы где-нибудь на Майями,
Где на слово "горе" забито вето,
И смотрел на небо чужого цвета.
Целовался б с парой своих блондинок,
До утра, пока не споет будильник,
А потом, сдавая долги рутине,
Опускался б к бару и пил мартини...
По шоссе летают кабриолеты
На холеных шинах разносят лето,
И следом индейца в пыли дороги
Со щита косится орел чероки.
Хорошо бы было припасть губами
К черной перехоженной Алабаме.
Хорошо бы было, тоску развея,
Пролететь за двести в огне хайвэя,
Загреметь с моста, не дождаться скорой,
И уснуть навеки под сикоморой...
Ты прости, хороший, что карта бита.
Эр Вокзал - Коньково - твоя орбита.
Ты молчишь на хинди и пиджин идиш
И пять лет, как женщин во сне не видишь.
И прижат за горло житейской комой,
Позабыл о небе над Оклахомой.
А оно пылает в бесстыдной сини
Тяжелей и ярче, чем здесь, в России.
И закат соленый, кроваво-красный
Накрывает город и дом за трассой...
* * *
«…Рыбий жир ленинградских ночных фонарей…»
О. Мандельштам
Гнетет тоска о величавом:
Петрополь, моль, полупальто…
На жигуленке густо-чалом
Въезжать в понтовое авто,
Швыряться вниз с моста свиданий
На ноздреватый мокрый лед,
Грустить, как принц обеих Даний,
Стреляться — влет.
Делить бездомье на Дворцовой
Под рыбьей сыростью небес,
Смотреть в окно за травлей псовой,
Остаться — без
Чинов, печатей, вицмундира,
Пречудных очерков пера.
Была бы теплая квартира,
А так — дыра.
Сквозит слезой окно в Европу,
У всех дверей особняка
Собой прокладывает тропы
Одна река.
Уплыть до моря и обратно —
Ни каблуком, ни в жисть ни в смерть!
Бездумной гроздью виноградной
Побыть посметь.
От немоты изнемогая,
Суставы слов перебирать,
Играть — как будто бы другая
Душа, тетрадь…
Искать распухшей тушей щенной
Асфальт по мартовски рябой
Последний день невозвращенья
Проспать — тобой.
…Под звук захлопнутой страницы,
Под залпы водосточных труб
Слова преставленной столицы
Спадают корочками с губ.
* * *
Качается небо на божьих подтяжках,
Летает и кружится шар голубой.
С похмелья в России, как водится, тяжко,
Спросонья в Холоне я встречусь с тобой.
Постели и сети — моя Палестина,
Цирюльничий тазик — защита твоя.
Соседка Мария зовет на крестины,
Соседка Агарь с животом без жилья.
Вот так и живем, уважаемый ребе,
В столице холера, на кухне бардак.
Всяк пасечник думает только о хлебе,
Симфонию свиста постигнет лишь рак.
На шкурке МК поскользнется политик,
По трассе М10 пройти не дано.
На ванную гладь белокафельных плиток,
Жених разольет золотое вино.
Шампанское, Шула, невеста, пастушка,
Вольно ль променять монографию слов
На форму «Гивати» и пушку за ушком?
Согласный салют сокровенных стволов
Приветствует солнце и утро в натуре.
Качается шарик — попробуй поймать —
Как порванный парус в объятиях бури,
Как возглас лирический «Еб вашу мать!».
Вот так и умрем? Не дождетесь, мессия.
Вот так и оглохнем? Ах, бросьте, мессир!
Мастак Моисей перебрался в Россию.
Мы слопали дырки, оставили сыр
Такой золотой — подойдите к балкону —
Головка сияет под видом луны.
...Полночи покоя — для пеших и конных,
Вязь воска и хруст полотенец льняных...
* * *
Из бумаги лодочка — как рука…
Бренность гардеробного номерка,
Телефонный шепот, звонок в окно —
Так у нас, газетных, заведено,
Так у нас, придуманных, повелось —
Разговоры вместе, а ночи врозь.
И вперед — по стоптанной мостовой
В город всемятежный, беспутный, твой.
Что ему гранит, что чугун и медь —
Ведь старуха жизнь и девчонка смерть
Вместе бродят в сумерках по дворам,
Тополиным кланяясь веерам,
Собирают судьбы и дарят дань.
А в колодцах звезды — поди достань!
И — чужим уставом в родной обряд —
Станция метро «Неохотный ряд»…
Где найти того, кто тебя поймет?
Чувствуешь на пальцах кирпичный мед?
Видишь — на носочках сквозняк сырой
Побежал по лестнице на второй…
Да, к тебе в квартиру. Открой, не трусь!
Забери себе невесомый груз,
Сохрани, таясь в четырех стенах,
Мертвое, как бабочка, «Гуте нахт».
Ночь добра к юродивым и ворам,
Рассыпает счастье по всем ветрам.
На седой асфальт, на холодный наст,
Но по счастью, кажется, мимо нас.
Полежи без просыпу, не зевай,
Даром за окошком звенит трамвай,
Даром завалялось с дурных времен
Сморщенное яблоко «Гуте йорн».
Подожди — спешит, о часы стучась,
Наш двадцать пятый час.
* * *
Как сохнет слово в глотке затыкая собой воздуховоды языка,
Такая скаковая поступь сердца. Цок-цок, маэстро Герцевич, конец —
ЗеКа в загоне нового закона читают ветхий выцветший завет.
На ветке века горькие гранаты. Где ты, с татуированным табу
На лбу богини, Гера Геростратов? Саратов стал Самарой, оттого
Мы все самаритяне. Корку хлеба пихаю в каждый пересохший рот,
В ответ цветет смоковница Содома. И, принимая роды на снегу,
Ты портишь кровью суетные руки. В бессилии своем спроси — солгу,
Что жизнь идет кошачьими шагами по крыше мира. Там, где будет Храм,
Сегодня спит ошибка Мураками. Обрывки драм и дранки старых рам
В одном костре за шкиркой Галилея. Но вертится за смогом сигарет
Земля. И отгорает Галилея. И назревает зноем Назарет.
Такая Иудейская пустыня, глухая, как еврейская тоска...
А слово у зубов ледышкой стынет и держит строй на грани языка.
* * *
Я не люблю талантливых людей.
Их чахлое и чопорное чванство,
Неискренний разврат, сплошное пьянство,
Высокую патетику идей.
Мне не понять трагедии певца,
Непризнанного нашей Палестиной,
И оттого (видали подлеца!)
Блевавшего под стол в моей гостиной.
Без пафоса таланту никуда —
Вам подтвердит любой досужий критик —
Суется он без страха и стыда.
В водоворот событий и политик.
Его любовь — пожар, потоп, метель,
Извечный зов, пленительные узы,
Истерики под окнами у музы —
Чтоб только затащить ее в постель.
«Талант» отнюдь не значит «прохиндей»,
Но встретить настоящего поэта —
Как честного найти среди судей.
Его, как заграничную монету,
Фальшивым посчитают. И за это
Я не люблю талантливых людей.
Явление Шуламиты
Новорожденной дочери Александре
Склоняясь над зыбкой, отводишь рукой
Разреженный марлевый полог.
Внутри полумрак, молоко и покой,
Снаружи — от пола до полок
В пыли кувыркается свет ночника,
Присыпаный луным крахмалом.
…А девочка глаз не откроет никак,
Ей снится — ни много ни мало —
Давидова башня и склоны горы,
Где скрыт виноград потаенный.
И кто-то с улыбкой подносит дары,
Ее красотой упоенный,
Не может насытиться, пьет со щеки
Нескромную капельку пота.
Над падалью львиной резвятся щенки.
Впадают в объятия порта
Галеры под грузом из царства Офир.
У храма священные действа
Готовят. Быков собирают на пир.
Встревоженным криком младенца
Кончается сон на мгновение, но
Плывет колыбельная лодка
И белая козочка смотрит в окно.
С карниза спускаются ловко
Два ангела — добрый и злой шалуны,
Хранители детских кроватей.
Но кто из них шило вшивает в штаны,
А кто за страдания платит
Без водки порой не поймешь, хоть убей,
А бить шалунов неповадно,
Дурней, чем от девы гонять голубей.
В стерильном спокойствии ванны
Купель отразит первый зуб, первый шаг.
Болезни, бессонница, школа…
Волы и ослы стерегут в камышах
Младенца, но мужеска пола.
А девочка смотрит прозрачно, легко,
Ни черта ни бога не чуя.
Ей важно — на губы течет молоко,
Все беды на свете врачуя.
Спокойствие снега — ведь прошлого нет,
И что впереди — непонятно.
Так водишь глазами за ходом планет,
Забыв, что на солнце есть пятна.
Так ищешь Грааль, отродясь не видав
Ни кубка, ни блюда, ни чаши…
А девочка дремлет, срыгнув на устав
И тайны и глупости наши.
…Уснув поутру у груди малыша,
Услышишь, как в тело втекает душа…
http://zhurnal.lib.ru/b/bathan_weronika_wladimirowna/
http://nikab.narod.ru/
no subject
Date: 2007-09-15 10:03 pm (UTC)Спасибо, Юленька!
no subject
Date: 2007-09-15 10:22 pm (UTC)no subject
Date: 2007-09-15 10:15 pm (UTC)no subject
Date: 2007-09-15 10:30 pm (UTC)(no subject)
From:no subject
Date: 2007-09-16 12:02 am (UTC)Ника заняла 3 место на престижном конкурсе "Заблудившийся Трамвай 2006"
http://piiter.ru/konk2006.php
no subject
Date: 2007-09-16 12:17 am (UTC)no subject
Date: 2007-09-16 02:38 am (UTC)no subject
Date: 2007-09-16 08:36 am (UTC)no subject
Date: 2007-09-16 04:30 am (UTC)Спасибо, Юля.
no subject
Date: 2007-09-16 08:38 am (UTC)no subject
Date: 2007-09-16 07:12 am (UTC)no subject
Date: 2007-09-16 08:40 am (UTC)(no subject)
From:(no subject)
From:no subject
Date: 2007-09-16 09:43 am (UTC)Спасибо Вам неизменное, Юля:)
no subject
Date: 2007-09-16 10:03 am (UTC)(жалостливо) Лада, мне было бы гораздо комфортнее в единственном числе, тем более, что я живу в стране без отчеств :).
(no subject)
From:no subject
Date: 2007-09-16 12:56 pm (UTC)no subject
Date: 2007-09-16 08:00 pm (UTC)no subject
Date: 2007-09-16 05:46 pm (UTC)no subject
Date: 2007-09-16 08:02 pm (UTC)no subject
Date: 2007-09-17 08:28 am (UTC)no subject
Date: 2007-09-17 11:16 am (UTC)Как всегда, не в такт
Date: 2007-09-18 12:53 am (UTC)АФ
no subject
Date: 2007-09-22 08:00 am (UTC)no subject
Date: 2007-09-27 07:33 pm (UTC)no subject
Date: 2007-10-26 10:09 am (UTC)Не знал что Ника был в Израиле 2006 году
(no subject)
From:no subject
Date: 2007-10-28 07:58 pm (UTC)no subject
Date: 2007-10-28 09:15 pm (UTC)no subject
Date: 2007-11-13 11:05 pm (UTC)no subject
Date: 2007-11-13 11:09 pm (UTC)no subject
Date: 2009-08-30 09:30 pm (UTC)no subject
Date: 2009-08-30 09:32 pm (UTC)(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From: (Anonymous) - Date: 2009-09-03 12:01 am (UTC) - Expand(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From:(no subject)
From: