Юлия Драбкина

Наткнулась вчера случайно в сети на стихи, думала, кто-то побаловался, оказалось - ранний Блок :). Мы еще в школе с подружкой на уроках русской литературы нередко раздражали учительницу тем, что замечали в стихах какие-нибудь безобразия и смеялись. Через полминуты вслед за нами хохотал уже весь класс, даже не зная причины веселья. Короче, мимо раннего Блока пройти невозможно.

    
                                   Лазурью бледной месяц плыл
                                   Изогнутым перстом.
                                   У всех, к кому я приходил,
                                   Был алый рот крестом.
                                                  А.Блок      

                             * * *
                  Лазурью бледной месяц плыл
                  Изогнутым перстом.
                  У всех, к кому я приходил,
                  Был алый рот крестом.

                  Был череп схвачен паричком,
                  По кругу бигуди,
                  Свисал подвижный нос крючком
                  До вогнутой груди.

                  Я с ними был - сплошной экстаз,
                  Налетчик и вандал. 
                  Таких голодных круглых глаз
                  Базедов не видал.

                  По коже сотни мурашей:
                  Взирал я жалким псом
                  На эти ноги от ушей
                  Огромным колесом.

                  Во мне желаний низких злость
                  Вздымалась горячо,
                  Когда я руку клал на кость,
                  Где у других плечо.

                  Они стояли предо мной
                  В чем мама родила.
                  Такие, братец, под луной
                  Безрыбные дела.

                  Я с ними... в общем, до утра -
                  Откуда только прыть?
                  Блин, говорили мне вчера:
                  Не надо столько пить!

***
Родила царица в ночь
брутто – сына, нетто – дочь.
Но со скальпелем сегодня
это просто превозмочь.

***
Влюбившись в деву юную, бездельник
порвал с женой постылой (на куски!).
Теперь жалеет каждый понедельник,
когда ОПЯТЬ кончаются носки.

***
Мне грустно на тебя смотреть,
какая боль, какая жалость.
Я попрошу тебя, чтоб впредь
ко мне без грима не являлась.

***
Видно, так заведено навеки -
к тридцати годам перебесясь,
для любви вступают человеки
в нудную и длительную связь.

***
Я надену красное монисто,
сарафан запетлю синей рюшкой,
я во всей красе своей предстану
чучелом из пестрых лоскутов.
И пойду по улицам пятнистой
для Москвы неведомой зверушкой:
я дальтоник, мне по барабану
принцип сочетания цветов.

***
Голубая кофта. Синие глаза.
Никакой я правды милой не сказал,
что, увы, не стану для нее судьбой,
потому что тоже очень голубой.

***
Пускай ты выпита другим,
пускай обглодана не мною,
тебя ни в чем не уличу, забуду начисто про месть.
Со мной, прекрасным и нагим,
под ослепительной луною
прошу, останься. Я хочу тебя за завтраком доесть.

***
Заметался пожар голубой,
позабылись родимые дали,
где когда-то мне дали отбой.
а того, что хотелось - не дали.

Поэты часто дальнозорки: им застят свет не их грехи, а мне плевать на все разборки - люблю хорошие стихи; и, запасаясь легким ядом (тут реверансы октябрю), я чисто женским нежным вглядом на них, прищурившись, смотрю.
Однажды, заплутав в дороге, я чудо видела сама: Горшкова обжигали боги, притом, старательно весьма, чтоб никаких «наполовину» - из самых искренних пиит; но мы же не ударим в спину того, кто к нам лицом стоит, того, кто правильное сеет - прочти и душу отогрей; с ним иже Шоргин, Моисеев (да нет же, не Борис – Андрей). Сгорает, словно нить, вольфрамов, бронеубойный Шестаков, из восьмистрочий девять граммов пальнет – пиф-паф – и был таков. У Михалёва спрос конкретен, ему не надобно лихвы: он хочет девушку (в берете), ремантадина и халвы. А Зеленцов еще скромнее в установлении границ: ему (спаси от Гименея!) сойдет и взгляд Ее ресниц. Взирает Таблер с фудзиямы, взобравшись по своей строфе, у края стихотворной ямы ему милей аутодафе. Кабанов жжет огонь господен, метафоры – в сто тысяч ватт, он поэтически свободен (видать, по жизни виноват...). Гоняет мыслью воды Ганга не самый худший из мужчин: в непрезентабели о рангах ему присвоен высший чин; у Габриэля под рукою теперь любая бовари (его в конец строки ни в коем - попробуй рифму подбери). Уверенный, что бревис вита ему уж точно даст на чай, стебётся Фридман ядовитый (обычно ямбом, по ночам). Для настроения полезен, как сказанет – ни встать, ни сесть: какое счастье, что Березин на этом свете тоже есть! Словами бьет, как из «Максима», без промахов и наубой молоденький Рахман Кусимов, поэт, философ и плейбой, в его катренах столько пыла, а значит – женщины гуртом (вот, черт! О женщинах забыла... и ладно, девушки потом). Но с критиками нету сладу – грызут чужую колбасу. Я с ними во поле не сяду, таких во френды не внесу, у них избыток кортизона и потому короткий век. Вот что им всем до Этельзона? Ну, любит зебр человек... Блажко все пишет о потерях, сансара у него внутри (мрачней Олега только Терех, там почитал – и всё, умри).
В словесной мощной коньюнктуре они - крутые пацаны, такие разные, в натуре. Но для меня они равны, когда, как изгородь живая, стоят поэты неглиже, прозрачным словом прикрывая работы кисти Фаберже.

* * *
За сутками сутки неслись косяком,
вовсю слезоточила терпкая мирра,
но ты не заметил (и был дураком),
ты слишком увлекся созданьем кумира.

По горло загружен поимкой ветров,
слегка озабочен (судьбой Гондураса),
опрятен, чуть-чуть суетлив, белобров -
классический образ «ни рыба ни мясо».

В ушанке из кролика, в старом плаще -
мечтал о красотках, не хуже Белуччи,
вот только не знал языков, и вообще -
был занят (любого сизифа покруче).

С фантомным врагом в напряженной борьбе
легко забывал про свою мягкотелость
(ну, просто кололось по жизни тебе
немного, а все же сильней, чем хотелось).

Боялся споткнуться, не выдержать, пасть
и шел осторожно (с лицом имбецила
туда, где ощерив довольную пасть
уже поджидали Харибда и Сцилла).

И час долгожданный, в который звезда
могла загореться (твоя, бунтовская),
ты тоже прошляпил, поскольку всегда
найдется хоть кто-нибудь, кто отвлекает.

Вот так и уйдешь, ни о чем не скорбя,
татарин незваный в своем татарстане.
А мир.. он продолжится и без тебя
и, что примечательно: хуже не станет.

1. Часть первая, мужская.
Саша Габриэль.

Мужчина должен быть могуч
и быть подобным мощным танкам -
ведь он гоняет стаи туч
кайлом, лопатой и рубанком.

Мужчина должен быть космат
в лучах рассвета и заката,
легко переходить на мат
и оставаться в рамках мата.

Мужчина должен быть нетрезв
на службе или на досуге;
зато в постели — дивно резв
к восторгу вящему подруги.

Мужчина должен быть зело
свирепым, как самец бизона;
всегда готовым дать в табло
с резоном или без резона.

Мужчина должен быть вонюч,
ему парфюм ваще неведом;
и вонь ведёт его — как ключ —
к любовно-трудовым победам.

Мужчина — лыс он или сед —
в себя да не утратит веру!
А если дама скажет: «Нет!»,
за волосёнки — и в пещеру.

И в день любой, и в час любой,
ведом упрямою натурой,
мужчина должен быть с губой,
которая не будет дурой.

Ну, хватит... Я теряю нить.
А многословие — погубит...
Мужчина просто Должен Быть.
Любым. Его любого любят.

2. Часть вторая, женская, моя

Должна быть женщина мудра:
не дергать, не давать советов,
быть недоступной, как гора
(для похотливых магометов).

Она должна быть, как броня,
надежной, чем бы жизнь ни била:
чуть что – остановить коня,
слона, медведя, крокодила...

Но, вместе с этим, быть стройна,
как лань лесная с голодухи,
любить «Блестящих» и «На-на»,
ну, или что-то в этом духе.

Должна быть женщина мила;
и молчалива, как горбуша;
не делать культ из барахла,
не выходить в кремах из душа.

На кухне впахивать должна,
как самобранка-невидимка,
всегда согласна и нежна
(и обязательно - блондинка!),

Со службы каждый день стеречь
супруга на родном пороге,
смахнув усталость с томных плеч
(и чтобы прям оттуда - ноги!),

Над суетою возносить
(в постели, не литературой).
Ей нужно Просто Бабой быть,
для полноты картины – дурой.