(no subject)
Jun. 1st, 2009 12:55 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
drabkinaИННА ЯРОСЛАВЦЕВА
Завернись в эту повесть
Завернись в эту повесть, как в старую рыжую шаль,
Где чужая любовь согревает в сюжетных узорах
От гостиницы зябкой, перонной тоски в коридорах –
Сзади страшная даль, впереди непонятная даль.
Между жизнью и жизнью – чистилище, пристань, транзит -
Два листочка судьбы, неумело прихваченных скрепкой....
От мигающей вывески ночью на стенах подсветка,
Батареи плюются, и в щель из-под двери сквозит.
Завернись в эту повесть – на час оторвись от забот,
От нелепого крика внутри, от бездомного воя.
Со знакомых страниц собирая по крохе покоя,
Представляя, что все устоится и время пройдет.
Не тогда ли в гостинице, слушая в трубке пунктир
Ты себе обещала, что город ответит за это -
И за грубость портье, и за черствую тяжесть багета,
За нехватку бумаг, доказательств, печатей, квартир.
Пережившим любовь не к лицу разговоры о злом -
Эта старая сказка привычно ложится на плечи,
Как уютно текут обороты обыденной речи,
Как нам дан в утешение дар не жалеть о былом.
Поколение
“Случайное, являясь неизбежным…”
И.Бродский
Когда бы не лавина, мы бы вновь
Увиделись – на кухне незнакомой,
Еще московской, но уже беспечной,
Где кафель итальянский, мрамор вечный,
И холодильник вин - конечно, «Бош» -
С температурой правильной для новой
Коллекции французких каберне.
(Ведь истина, по-прежнему, в вине).
И сын, светлоголов и невредим,
Спокойно дремлет в детской образцовой
И на тебя наивного похож.
Сравнили бы проблемы с персоналом
На двух столь непохожих берегах,
Порадовавшись, точно, друг за друга.
С идеями беда, с талантом туго,
Но тьма иголок в блещущих стогах.
Пройдя чужие руки черным налом
Загадочные ярмарки досуга,
Пусть без любови - но никак без веры.
Я, наконец, призналась бы тебе,
Как это было трудно – восходить
К вершине новой, обдирая локти
О каменные грани той культуры.
На языке чужом – ни слов, но жестов,
Других понятий, и других привычек.
Как незаметно в камерной борьбе
Отращиваешь мускулы и когти.
Субботы коротки и будни буры.
И выпили бы снова каберне –
за радости общений без кавычек.
И ты бы рассказал – привычный тренд –
Как квантовую физику похерив
Штудировал налоговое право.
Курс доллара и выходки рубля -
Все то, что много проще издаля
И лучше в переводе, в детективе...
Когда под сорок, на семейной ниве
Дела важней, чем прочие дела.
А впрочем, лишь история права,
Сторонний наблюдатель скажет «браво»,
Что постоянной Планка плюс одно
Смешное поколение потери.
Не разглядеть, как в узком свете двери
Усталой кухни высохнет пятно.
Под пряный вкус холодного вина
Истории таможенного права,
И за окном уже бледнеет Вега...
Мне снится иногда, что та волна
Смертельного, безудержного снега
Вас обошла
на десять метров
справа.
Японский этюд
А кузнечик поет по-белому, наизнос,
Без настройки смычка и струн в оркестровой яме.
И горячий сад гудит от тяжелых ос,
И зарос жасмином, и пахнет озоном гроз,
И бордово-сиреневый ирис почти всерьез
Просыпаясь, вежливо кланяется Фудзияме.
Напиши мне письмо. По-японски письмо – тегами.
Как жара заполняет поры - как желтый мед
Заполняет соты, и тело дрожит как улей,
И стучит в глубине виска. И еще – смогу ли
До тебя добраться? А кто его разберет.
Вот и день пройдет. И июнь пройдет.
Через год.
А письмо положить в конверт, да лизнуть обрез.
Шицурей шена кереба наронайн дес*...
* - мне пора уйти (яп.)
***
Душа не стоит чистого листа,
Но оспинами прошлого чиста,
И язвами грядущего нелепа.
И письменами ляжет береста,
Чья вязь неразличима и густа
Под пластиком хранилищного склепа.
Мой старый дом от запаха золы
Оправится – и выставит углы
Навстречу нерассказанному горю.
Скрипят ненастеленные полы,
И силуэт не четче серой мглы
- Не спорю, - шелестит – с тобой, не спорю...
Дорога
***
Немигающий взгляд, вертикальный зрачок -
Замирает на каменном гребне июль.
Этот год спусковой нажимает крючок –
Уходи в темноту от серебрянных пуль.
Там всю ночь неразборчивый стрекот цикад,
И они о тебе говорят.
Неразделенный хлеб, неприкрытая дверь -
Осторожностью фраз из обточенных слов
Заметаешь следы, словно раненый зверь,
Но на клетке оставленной сорван засов.
И осунулся месяц на целую треть -
Да тебе не позволит стареть.
От белесого взгляда неполной луны
Остывает от зноя земля до утра.
Даже худшим из нас передышки даны -
Отпускает вина и спадает жара.
Отступая, по клетке сдает календарь,
Но по-прежнему в воздухе гарь.
Л.Б.
- 1-
У тебя в это лето жара, и асфальт дрожит
на Садовом кольце за углом сквозь густое марево.
У тебя в это лето опять накопилось лжи
На полночный треп над кофейным тяжелым варевом,
У тебя под балконом шумят тополя – в разлив,
Тот спокойный, зеленый шум над московским двориком.
У тебя в это лето за шкафом пылится гриф
И над шеей висит июль молодым топориком.
У тебя в это лето опять – то притон, то скит,
То глухой засов, то лицо в ширину экрана...
Я бы слушала вновь - но будильник уже звенит
По другую, счастливую сторону океана.
- 2-
Как на ветке дубовой утка, да в ней яйцо,
Да в яйце игла, да кощеева смерть в игле...
Я сняла на пороге палаты твое кольцо.
Говорят, что в последний миг на парад алле
Появляются все, с кем увиделся на земле.
- В семь часов восемнадцать минут, – произнес хирург,
Зафиксировав смерть. И арены гончарный круг
Разгоняется в лунной, мерцающей тленом мгле.
Выпрямляется свет под давлением влажных рук.
- Сожалею о вашей потере, - сказал хирург.
Монитор выжигает день в голубой заре.
Это утка на дубе твоя, и яйцо внутри.
Не ломай иглу - это смерть голосит в игле...
И тебе выходить ко мне на парад алле.
А до той поры не смотри на нас, не смотри.
- 3-
Насвистывая утренний мотив,
рассеянно включая кофемолку,
я думаю, что ты еще был жив,
когда мы наряжали эту елку.
Январь без снега, низкие дома –
на три недели местная зима,
как водится, уходит в самоволку.
И ангел дует в желтую трубу,
наивно и безхитростно, с макушки..
Я обещаю, закусив губу,
снять ломкие гирлянды и игрушки,
тем более, что праздник завершен,
не стартовав – у даты похорон.
И год начнется- в пепельном снегу,
у края ржавых, выцветших газонов –
с корицей кофе, крошки круасонов
и календарь забитый до предела.
Тот новый год, в котором нет тебя.
Я не успела на прощанье с телом
в Хованском - и проститься не могу.
И ангелы
на ветках
не трубят.
- 4 -
У твоих ромашек - медные лепестки.
На твоем портрете - трещинки от дождя.
Я тебе оставлю рукописи листки,
И пойду обратно, ливень не переждав.
У твоих стрекоз алюминиевый хитон.
И они пробивают слету речную гладь.
Камыши не дышат, и ровно гребет Харон,
Разогнав веслом холодную благодать.
У тебя стучит в окно леденцовый град.
На твоей калитке листья и номерок.
Полупьяный нищий бродит среди оград,
Соберет бумагу и ветки на костерок.
Будет греться, к пламени голову наклоня,
Чтобы время смыкалось поверху, как пески...
У тебя страницы - черные от огня,
У твоих ромашек - медные лепестки.
Икар
1.
воробьиная удача за карнизом синева
если крылья не расправить – то не повод не шагнуть
путь идет, игра к раздаче
может было бы иначе
день рассыпан и растрачен, воском склеены слова.
через ровные полоски черепичной рыжей кровли
через тонкую полоску водостока через страх
мир застыл над краем крыши птицелову не до ловли
по одной погаснут звезды в наших встречных поездах.
2.
Так и носишь как вериги нерасправленные крылья,
Нераскрашенные перья, тонких косточек основу.
Слишко долго все готово- слишком тянется бессилье.
Говорилось в старой книге про известное поверье:
Можно вырваться из ритма
Из болезненного ритма
На закате встать у края, чтобы тень от обелиска
В холод сумерек вела.
Тает воск, лицо сгорает,
В круге солнечного диска
Два расправленных крыла.
***
Там где небо буравит силуэт на Крови,
Даже смерть не заставит говорить о любви.
По двойному тарифу отпускают вину,
До царапины к грифу прижимая струну.
Где каналы, как вены, через город насквозь,
Где друзья неизменны и намеренно врозь,
Где телами и известью заполняются рвы,
С каждым днем,
с каждой низостью,
с каждым всхлипом Невы.
Завернись в эту повесть
Завернись в эту повесть, как в старую рыжую шаль,
Где чужая любовь согревает в сюжетных узорах
От гостиницы зябкой, перонной тоски в коридорах –
Сзади страшная даль, впереди непонятная даль.
Между жизнью и жизнью – чистилище, пристань, транзит -
Два листочка судьбы, неумело прихваченных скрепкой....
От мигающей вывески ночью на стенах подсветка,
Батареи плюются, и в щель из-под двери сквозит.
Завернись в эту повесть – на час оторвись от забот,
От нелепого крика внутри, от бездомного воя.
Со знакомых страниц собирая по крохе покоя,
Представляя, что все устоится и время пройдет.
Не тогда ли в гостинице, слушая в трубке пунктир
Ты себе обещала, что город ответит за это -
И за грубость портье, и за черствую тяжесть багета,
За нехватку бумаг, доказательств, печатей, квартир.
Пережившим любовь не к лицу разговоры о злом -
Эта старая сказка привычно ложится на плечи,
Как уютно текут обороты обыденной речи,
Как нам дан в утешение дар не жалеть о былом.
Поколение
“Случайное, являясь неизбежным…”
И.Бродский
Когда бы не лавина, мы бы вновь
Увиделись – на кухне незнакомой,
Еще московской, но уже беспечной,
Где кафель итальянский, мрамор вечный,
И холодильник вин - конечно, «Бош» -
С температурой правильной для новой
Коллекции французких каберне.
(Ведь истина, по-прежнему, в вине).
И сын, светлоголов и невредим,
Спокойно дремлет в детской образцовой
И на тебя наивного похож.
Сравнили бы проблемы с персоналом
На двух столь непохожих берегах,
Порадовавшись, точно, друг за друга.
С идеями беда, с талантом туго,
Но тьма иголок в блещущих стогах.
Пройдя чужие руки черным налом
Загадочные ярмарки досуга,
Пусть без любови - но никак без веры.
Я, наконец, призналась бы тебе,
Как это было трудно – восходить
К вершине новой, обдирая локти
О каменные грани той культуры.
На языке чужом – ни слов, но жестов,
Других понятий, и других привычек.
Как незаметно в камерной борьбе
Отращиваешь мускулы и когти.
Субботы коротки и будни буры.
И выпили бы снова каберне –
за радости общений без кавычек.
И ты бы рассказал – привычный тренд –
Как квантовую физику похерив
Штудировал налоговое право.
Курс доллара и выходки рубля -
Все то, что много проще издаля
И лучше в переводе, в детективе...
Когда под сорок, на семейной ниве
Дела важней, чем прочие дела.
А впрочем, лишь история права,
Сторонний наблюдатель скажет «браво»,
Что постоянной Планка плюс одно
Смешное поколение потери.
Не разглядеть, как в узком свете двери
Усталой кухни высохнет пятно.
Под пряный вкус холодного вина
Истории таможенного права,
И за окном уже бледнеет Вега...
Мне снится иногда, что та волна
Смертельного, безудержного снега
Вас обошла
на десять метров
справа.
Японский этюд
А кузнечик поет по-белому, наизнос,
Без настройки смычка и струн в оркестровой яме.
И горячий сад гудит от тяжелых ос,
И зарос жасмином, и пахнет озоном гроз,
И бордово-сиреневый ирис почти всерьез
Просыпаясь, вежливо кланяется Фудзияме.
Напиши мне письмо. По-японски письмо – тегами.
Как жара заполняет поры - как желтый мед
Заполняет соты, и тело дрожит как улей,
И стучит в глубине виска. И еще – смогу ли
До тебя добраться? А кто его разберет.
Вот и день пройдет. И июнь пройдет.
Через год.
А письмо положить в конверт, да лизнуть обрез.
Шицурей шена кереба наронайн дес*...
* - мне пора уйти (яп.)
***
Душа не стоит чистого листа,
Но оспинами прошлого чиста,
И язвами грядущего нелепа.
И письменами ляжет береста,
Чья вязь неразличима и густа
Под пластиком хранилищного склепа.
Мой старый дом от запаха золы
Оправится – и выставит углы
Навстречу нерассказанному горю.
Скрипят ненастеленные полы,
И силуэт не четче серой мглы
- Не спорю, - шелестит – с тобой, не спорю...
Дорога
Все мои дороги приводят в Рим, так что что там думать, чертя дорогу.То ли спим в седле, то ли так – парим, над простором мутным, поближе к богу. Только бог не с нами, ему без нас надоели просьбы, молитвы, стоны. Он играет в камешки пестрых фраз, для него алмаз не дороже страз – но его перевозчики все - Хароны. Говорят, в провинциях зреет бунт, говорят, сенаторы ждут измены...под копытом гравий, да твердый грунт, впереди столицы крутые стены. Мы еще не скоро поговорим, без оглядки за спину или полог – не богат прощением вечный Рим, от того и путь из колоний долог. Прихлебнуть из фляги, присесть в тени, за стеной оливы, направо - горы. Этот камень видел такие дни, что впиталась кровь в голубые поры. Человек не камень, впитать силен только то, что выдержать может око. И теперь одно от таких времен, что краснеют ягоды прежде срока. Говорят, Везувий от пепла бел, говорят, в Панонии сохнут реки, говорят, кресты вдоль дорог – и мел, засыпать глазницам пустые веки. То ли год таков, то ли просто стар становлюсь – и пора разводить оливы... Впереди тяжелый дорожный жар, лошадиный топот неторопливый.
***
Немигающий взгляд, вертикальный зрачок -
Замирает на каменном гребне июль.
Этот год спусковой нажимает крючок –
Уходи в темноту от серебрянных пуль.
Там всю ночь неразборчивый стрекот цикад,
И они о тебе говорят.
Неразделенный хлеб, неприкрытая дверь -
Осторожностью фраз из обточенных слов
Заметаешь следы, словно раненый зверь,
Но на клетке оставленной сорван засов.
И осунулся месяц на целую треть -
Да тебе не позволит стареть.
От белесого взгляда неполной луны
Остывает от зноя земля до утра.
Даже худшим из нас передышки даны -
Отпускает вина и спадает жара.
Отступая, по клетке сдает календарь,
Но по-прежнему в воздухе гарь.
Л.Б.
- 1-
У тебя в это лето жара, и асфальт дрожит
на Садовом кольце за углом сквозь густое марево.
У тебя в это лето опять накопилось лжи
На полночный треп над кофейным тяжелым варевом,
У тебя под балконом шумят тополя – в разлив,
Тот спокойный, зеленый шум над московским двориком.
У тебя в это лето за шкафом пылится гриф
И над шеей висит июль молодым топориком.
У тебя в это лето опять – то притон, то скит,
То глухой засов, то лицо в ширину экрана...
Я бы слушала вновь - но будильник уже звенит
По другую, счастливую сторону океана.
- 2-
Как на ветке дубовой утка, да в ней яйцо,
Да в яйце игла, да кощеева смерть в игле...
Я сняла на пороге палаты твое кольцо.
Говорят, что в последний миг на парад алле
Появляются все, с кем увиделся на земле.
- В семь часов восемнадцать минут, – произнес хирург,
Зафиксировав смерть. И арены гончарный круг
Разгоняется в лунной, мерцающей тленом мгле.
Выпрямляется свет под давлением влажных рук.
- Сожалею о вашей потере, - сказал хирург.
Монитор выжигает день в голубой заре.
Это утка на дубе твоя, и яйцо внутри.
Не ломай иглу - это смерть голосит в игле...
И тебе выходить ко мне на парад алле.
А до той поры не смотри на нас, не смотри.
- 3-
Насвистывая утренний мотив,
рассеянно включая кофемолку,
я думаю, что ты еще был жив,
когда мы наряжали эту елку.
Январь без снега, низкие дома –
на три недели местная зима,
как водится, уходит в самоволку.
И ангел дует в желтую трубу,
наивно и безхитростно, с макушки..
Я обещаю, закусив губу,
снять ломкие гирлянды и игрушки,
тем более, что праздник завершен,
не стартовав – у даты похорон.
И год начнется- в пепельном снегу,
у края ржавых, выцветших газонов –
с корицей кофе, крошки круасонов
и календарь забитый до предела.
Тот новый год, в котором нет тебя.
Я не успела на прощанье с телом
в Хованском - и проститься не могу.
И ангелы
на ветках
не трубят.
- 4 -
У твоих ромашек - медные лепестки.
На твоем портрете - трещинки от дождя.
Я тебе оставлю рукописи листки,
И пойду обратно, ливень не переждав.
У твоих стрекоз алюминиевый хитон.
И они пробивают слету речную гладь.
Камыши не дышат, и ровно гребет Харон,
Разогнав веслом холодную благодать.
У тебя стучит в окно леденцовый град.
На твоей калитке листья и номерок.
Полупьяный нищий бродит среди оград,
Соберет бумагу и ветки на костерок.
Будет греться, к пламени голову наклоня,
Чтобы время смыкалось поверху, как пески...
У тебя страницы - черные от огня,
У твоих ромашек - медные лепестки.
Икар
1.
воробьиная удача за карнизом синева
если крылья не расправить – то не повод не шагнуть
путь идет, игра к раздаче
может было бы иначе
день рассыпан и растрачен, воском склеены слова.
через ровные полоски черепичной рыжей кровли
через тонкую полоску водостока через страх
мир застыл над краем крыши птицелову не до ловли
по одной погаснут звезды в наших встречных поездах.
2.
Так и носишь как вериги нерасправленные крылья,
Нераскрашенные перья, тонких косточек основу.
Слишко долго все готово- слишком тянется бессилье.
Говорилось в старой книге про известное поверье:
Можно вырваться из ритма
Из болезненного ритма
На закате встать у края, чтобы тень от обелиска
В холод сумерек вела.
Тает воск, лицо сгорает,
В круге солнечного диска
Два расправленных крыла.
***
Там где небо буравит силуэт на Крови,
Даже смерть не заставит говорить о любви.
По двойному тарифу отпускают вину,
До царапины к грифу прижимая струну.
Где каналы, как вены, через город насквозь,
Где друзья неизменны и намеренно врозь,
Где телами и известью заполняются рвы,
С каждым днем,
с каждой низостью,
с каждым всхлипом Невы.
