"Заблудившийся трамвай" 2012

[drabkina]

***
когда освободишься от любви
поэзия окажется ненужной
вот банка с одиночеством внутри
вот бабочка с усердием натужным
в нее переместится и умрет
заполнив пустоту своею массой
и так легко что слов не достает
из некогда словарного запаса

(Евгений Орлов)

Это маленькое стихотворение – мой фаворит «Заблудившегося трамвая» этого года.
Мне нравится быть в предварительном жюри: да, приходится вычитывать больше, чем тем, кто «жюрит» на последних этапах, зато до финального жюри не доходят те стихи, которые отсеиваются на предварительном и полуфинальном. А мой опыт свидетельствует, что - в силу невозможности совершенства любой конкурсной системы - уже на первых этапах конкурса нередко уходит то, что не хуже, а порой значительно лучше выходящего потом в финал. У меня есть свой подход к «судейству» и я ему никогда не изменяю: получив 35 анонимных подборок, вычитываю, оцениваю по установленным конкурсом правилам, помечая то, что пришлось по душе. Отправляю таблицу с оценками в оргкомитет, а потом вбиваю в гугл строчку-другую из понравившегося, чтобы узнать, кто был автор, и почитать его еще. Двое из «прошедших через мои руки» попали в финал, их стихи афишировать до окончания конкурса нельзя, а я хочу предложить вам несколько стихотворений тех, чьих фамилий в этом году нет в шорт-листе.

Михаил Рабинович

***
Я сидел за ученым трактатом,
полосатым укрытый халатом,
и пытался понять – но куда там! –
то ли автор тоскою объят,
то ли я это, в зеркале строчек
отражаюсь, похожий на прочих, -
закавычен, закручен, непрочен,
но халатен, носат, полосат.
И, столкнувшись нос к носу с тоскою,
я другую страницу раскрою,
ударение в слове "искрОю"
по ошибке поставлю на "ю".
и скроЮ - жертва ль Божьего дара? –
искрой автора иль аватара,
в ожиданьи Гайдара, Годара,
и ушедших годов на краю
жизнь свою по другому лекалу.
От трактата меня отвлeкала
темнота за окном, что мелькала,
стрекотала в траве невпопад.
И трактата искристые трели
соловьи, воробьи, менестрели
выводили и в небо смотрели,
и на мой полосатый халат.

* * *
Чайник кипит под закрытою крышкою,
кот побежал за компьютерной мышкою,
мысли его коротки.
Длинные тени мелькают на лестнице –
что еще в эту минуту поместится,
кроме трески и тоски?
Выйду на кухню – чей чай разливается?
Стол этот песней у нас называется,
до-ре-ми, до-ре-ми, до,
и помидоры лежат не на скатерти,
и коридоры по леcтнице катятся,
горе мне, горе мне, но
пар над плитою – чеширcкой улыбкою,
кот наблюдает за жареной рыбкою,
когти колючи его,
и замирают ступени на лестнице,
и продолжаeтcя пеньe - поместится
вcе – ничего, ничего...


Таня Бумага

ГОЛУБИ

когда наутро половая связь
уже не факт а так фигура речи
сидишь в углу вагона притулясь
где густ и душен запах человечий

пригрев ополовиненный Агдам
напротив задремал товарищ в черном
и сон его не то чтоб угадать
но по дрожанью век прочесть о чем он

как вечером закатятся зрачки
перовских типовых многоэтажек
и лестничный пролет как свой почти
и небо то же и фрамуга та же

где тесный лифт считает этажи
и в корчах деликатного режима
под задницей любовницы жужжит
жуя белье стиральная машина

никто не ставит цель продолжить род
но скоротать до срока тоже метод
из книг на б один букварь не врет
и света нет того а только этот

когда бы знать каков еще запас
хотя бы год пусть дату умолчали
но нашим мёртвым дела нет до нас
и голуби в твоем окне случайны



Сергей Фаттахов

ПЛАТФОРМА

Сгорел закат, больным и грязноалым.
Мерцает тусклой лампочкой ларёк.
Жестянка кувыркается по шпалам,
Туда-сюда – ни вдоль, ни поперёк.

Бывать здесь грустно. Быть – невыносимо.
Всё гонит прочь – назад или вперёд.
И этот поезд, что проходит мимо –
Он тоже безболезненно пройдёт.

Минула стройка. После – перестройка.
Всё меньше светит в сумраке огней.
Расклячена платформа словно койка;
Туда-сюда елозили по ней.

А на стене гремит почтовый ящик.
Вот-вот его сорвёт – и всё, отбой.
Здесь всё как в жизни, злой и настоящей,
Которую прожили мы с тобой.


Глеб Симонов

ЖИВУЩИЕ У РЕКИ

качали вёслами рыбаки стоящие на песке
они живущие у реки не верящие реке

на рыбьем илистом молоке замешивали круги
они живущие на реке не знающие реки

вязали долго свои мешки затянутые в мешке
они боящиеся реки молящиеся реке

гребя с камнями в одной руке с камнями в другой руке
боясь проснуться на дне реки проснуться в самой реке

качали вёслами на песке стоячие рыбаки
они не верящие реке не знающие реки


Евгений Орлов

***
под старость страсть как хочется любить
не столько быть любимым сколько быть
тем донором что отдает избыток
но кровь уже тверда а разум жидок
янтарная но все-таки смола
страдаешь как шпион из-за угла
и смотришься как страшный пережиток
как перечень ненужного добра