... и когда наконец горьковатая эта боль через край потечет,
многозначный, с просроченной датою, мне предъявленный гамбургский счет
разорву на кусочки и скомкаю – всем прощаю, кому задолжал,
и с ребенком, котом и котомкою убегу от ударов и жал.
Посмотрю на прощание пристально в раскаленный закат – докрасна,
и исчезну с заброшенной пристани. И неважно, беда ли, вина
окликает вослед недоверчиво, мол, к ответу не найден вопрос.
Просто мальчик, вчера гуттаперчевый, неожиданно взял и подрос.
Мне бы прописью, начисто, заново, без терзаний (и вечного «бы»),
но ирония фильмом Рязанова все не сходит с экрана судьбы,
убивая надежды и чаянья на возможности лучших премьер,
и виднеется там, в окончании, никогда не смягчаемый «ер».
Из неписаных истин расхожую забираю к тому рубежу:
если завтра не будет, то что же я у черты в оправданье скажу?
Мне же нечего, попросту нечего, как молчальник теряю слова.
Из какого ребра человечьего ты в бреду этот мир создавал?!
Но кивает стрелец неприкаянный: «Это, детка, ужасно старо...»
И внезапно с улыбкою Каина проникает в меня, под ребро.