(no subject)

    
Cолнце улеглось обыкновенно на согретый за день волнорез,
облаков темнеющие вены вздулись на поверхности небес,
ветра венчик бьет по синей глади – в пену превратил белок волны,
рыбьими глазами страшно глядя, катятся на берег валуны,
разрывает плеском полногласий мёртвой тишины незримый шелк,
даже сам Никитин, Афанасий, за такое море б не пошёл...
Вот и я бреду по кромке ночи босиком, в медузистой воде,
расставляю знаки одиночий, чередуя «Никогда» с «Нигде»,
обходя натянутые сети стороной. Поодаль, сильно пьян,
на песке лежит какой-то йети и сосет дурманящий кальян,
видимо, в стремлении к нирване... Призывает тех, кому невмочь,
череда гостиниц без названий: секс по тридцать долларов за ночь,
впопыхах расхватывают роли жертвы негасимой нелюбви. 
Наплевать. На всё. Остаться, что ли? Господи меня не протрезви...
Это просто город, дикий город, спятивший от старости давно, 
холодок спускается за ворот, пробивая сердца волокно.
Заполняет воздух  чем-то едким полусонный нищий на углу.
Дедушка в оранжевой жилетке, дворник, одолжи-ка мне метлу...
Но луны не видно и лечу я в черное вместилище небес.
Солнце спит без задних ног, не чуя под собой остывший волнорез.

(no subject)

    
Cолнце улеглось обыкновенно на согретый за день волнорез,
облаков темнеющие вены вздулись на поверхности небес,
ветра венчик бьет по синей глади – в пену превратил белок волны,
рыбьими глазами страшно глядя, катятся на берег валуны,
разрывает плеском полногласий мёртвой тишины незримый шелк,
даже сам Никитин, Афанасий, за такое море б не пошёл...
Вот и я бреду по кромке ночи босиком, в медузистой воде,
расставляю знаки одиночий, чередуя «Никогда» с «Нигде»,
обходя натянутые сети стороной. Поодаль, сильно пьян,
на песке лежит какой-то йети и сосет дурманящий кальян,
видимо, в стремлении к нирване... Призывает тех, кому невмочь,
череда гостиниц без названий: секс по тридцать долларов за ночь,
впопыхах расхватывают роли жертвы негасимой нелюбви. 
Наплевать. На всё. Остаться, что ли? Господи меня не протрезви...
Это просто город, дикий город, спятивший от старости давно, 
холодок спускается за ворот, пробивая сердца волокно.
Заполняет воздух  чем-то едким полусонный нищий на углу.
Дедушка в оранжевой жилетке, дворник, одолжи-ка мне метлу...
Но луны не видно и лечу я в черное вместилище небес.
Солнце спит без задних ног, не чуя под собой остывший волнорез.