(no subject)

  
                            Порезанный на грубые куски, 
                            туман, как черепица, лег на крышу.
                            В далекую швамбранию тоски 
                            уже который год никто не пишет.
                            Смеркалось, облачившись в кровь и плоть, 
                            под звонкое стаккато дождевое,
                            не в силах эту жизнь перебороть, 
                            туда пришли неправедные двое,
                            поспешно, не включая в доме свет, 
                            не замечая бедного убранства
                            и плотного сплетения тенет
                            ничейно-паутинного пространства.

                            Не говорить. Не думать. Ни о чем. 
                            Срывая на ходу пальто и иже,
                            она  склонялась над его плечом, 
                            губами, волосами, ниже, ниже...
                            Пытаясь удержаться как-нибудь, 
                            не умереть в безвременье простынном,
                            он целовал ей маленькую грудь, 
                            и где-то там, в подрёберной пустыне,
                            забытый неухоженный  божок 
                            взобрался на большую табуретку,
                            вольфрамовую ниточку зажег, 
                            ударил в заколоченную клетку.
                            Потери, сожаленья, миражи 
                            тихонько примостились где-то с краю,
                            все то, что называлось раньше «жизнь», 
                            с небытием смешалось, умирая.

                            Откинулась, зажмурившись, судьба - 
                            фонарный свет картину мира застит,
                            и крапинками пот по кромке лба, 
                            больного, не остывшего от страсти.
                            А мир лежит, распластанный на ней, 
                            с глазами слабослышащего барда
                            и кажется печальней и родней 
                            сквозь дырочку в районе миокарда.

(no subject)

  
                            Порезанный на грубые куски, 
                            туман, как черепица, лег на крышу.
                            В далекую швамбранию тоски 
                            уже который год никто не пишет.
                            Смеркалось, облачившись в кровь и плоть, 
                            под звонкое стаккато дождевое,
                            не в силах эту жизнь перебороть, 
                            туда пришли неправедные двое,
                            поспешно, не включая в доме свет, 
                            не замечая бедного убранства
                            и плотного сплетения тенет
                            ничейно-паутинного пространства.

                            Не говорить. Не думать. Ни о чем. 
                            Срывая на ходу пальто и иже,
                            она  склонялась над его плечом, 
                            губами, волосами, ниже, ниже...
                            Пытаясь удержаться как-нибудь, 
                            не умереть в безвременье простынном,
                            он целовал ей маленькую грудь, 
                            и где-то там, в подрёберной пустыне,
                            забытый неухоженный  божок 
                            взобрался на большую табуретку,
                            вольфрамовую ниточку зажег, 
                            ударил в заколоченную клетку.
                            Потери, сожаленья, миражи 
                            тихонько примостились где-то с краю,
                            все то, что называлось раньше «жизнь», 
                            с небытием смешалось, умирая.

                            Откинулась, зажмурившись, судьба - 
                            фонарный свет картину мира застит,
                            и крапинками пот по кромке лба, 
                            больного, не остывшего от страсти.
                            А мир лежит, распластанный на ней, 
                            с глазами слабослышащего барда
                            и кажется печальней и родней 
                            сквозь дырочку в районе миокарда.