В горячем краю, в нереальном моем, тридевятом
ни елки, ни праздника нет, да и год не такой.
А в Гомеле всюду плакаты «Вiншуем са святам!»,
осколки цветных фейерверков дрожат над рекой
и гаснут, невидимой крошкой на лед оседая,
кристальная белая дробь вылетает с небес,
ложится на старую церковь, и церковь – седая.
На паперти, ноги поджав, музицирует бес,
а горькие ноты его покаянной гармони
вливаются воем и ветром в мою непролазь,
драконовым шлейфом сугробных вершин на Хермоне
и с ними плетут из времен неразрывную связь.
На улице Бялика цепь ханукальной гирлянды
и в свете гирлянд мельтешит дождевой хоровод,
как будто бы все облака - атмосферные гланды –
сорвало и хлынул поток застоявшихся вод.
Сбегаю украдкой, какая уж нынче работа...
Пришляпит внезапно метельный подарочный вист.
Неслышно идет, изнывая от жара от пота,
по Аленби с красным мешком старичок-интурист.