(no subject)

                   





                          * * *
Зачем, когда болею в роспаде, в ночи приходишь, словно тать?
Я так устала, видишь, Господи, что мне самой уже не встать.
Ушли друзья, в семью, в работу ли - как вечно жаждущий Тантал,
между запойными субботами сколачивают капитал.
Где вы, надрывные, крылатые, скажите-ка начистоту:
какими грубыми заплатами вы штопаете пустоту?
Чем заменили мир расхристанный, который бился и искрил?
Как вам на привязи у пристаней теперь живется без ветрил?
Как пишется сухими красками на голой раме без холста?

А вдруг... обманем – недоласканы - того, кто, видно, неспроста
для нас, тридцатилетних, выдумал сухой «Закон о нелюбви» -
он выведен пером невидимым, но ты попробуй, позови
туда, где мы с тобой последние гроши заплатим за грехи,
где девочки двадцатилетние слагают нежные стихи,
где джинсы и рубашки в клеточку – щемящий подзабытый рай.
Ты только жизни табуреточку из-под меня не убирай.    

(no subject)

                   





                          * * *
Зачем, когда болею в роспаде, в ночи приходишь, словно тать?
Я так устала, видишь, Господи, что мне самой уже не встать.
Ушли друзья, в семью, в работу ли - как вечно жаждущий Тантал,
между запойными субботами сколачивают капитал.
Где вы, надрывные, крылатые, скажите-ка начистоту:
какими грубыми заплатами вы штопаете пустоту?
Чем заменили мир расхристанный, который бился и искрил?
Как вам на привязи у пристаней теперь живется без ветрил?
Как пишется сухими красками на голой раме без холста?

А вдруг... обманем – недоласканы - того, кто, видно, неспроста
для нас, тридцатилетних, выдумал сухой «Закон о нелюбви» -
он выведен пером невидимым, но ты попробуй, позови
туда, где мы с тобой последние гроши заплатим за грехи,
где девочки двадцатилетние слагают нежные стихи,
где джинсы и рубашки в клеточку – щемящий подзабытый рай.
Ты только жизни табуреточку из-под меня не убирай.