(no subject)

* * *

Полвосьмого утра. Остановка.
Недовольно-бурчащий хорал.
Подкатился автобус и ловко
Микромир пассажирский вобрал.

Разрумянясь, по-девичьи сладко,
Необъятный рюкзак обхватив,
На ступеньке заснула солдатка.
...Ей сегодня опять в Гуш Катиф.

Ортодокс раскачался над кейсом,
Прикрываясь, как маской, мольбой,
И роняет чернявые пейсы
На украдкой раскрытый «Плейбой».

Старичок улыбается слабо -
С головою, видать, не в ладу,
Лупоглазая толстая баба
Чистит ногти у всех на виду.

Школьник держит игрушечный глобус
(Светлый образ с советских картин),
А на весь попритихший автобус
Слышен сотовый громкий интим.

И, созвучная общему бреду,
Жизни призрачной ритм уловив,
Я дышу, существую…И еду.
Воскресенье. Апрель. Тель-Авив.

(no subject)

* * *

Полвосьмого утра. Остановка.
Недовольно-бурчащий хорал.
Подкатился автобус и ловко
Микромир пассажирский вобрал.

Разрумянясь, по-девичьи сладко,
Необъятный рюкзак обхватив,
На ступеньке заснула солдатка.
...Ей сегодня опять в Гуш Катиф.

Ортодокс раскачался над кейсом,
Прикрываясь, как маской, мольбой,
И роняет чернявые пейсы
На украдкой раскрытый «Плейбой».

Старичок улыбается слабо -
С головою, видать, не в ладу,
Лупоглазая толстая баба
Чистит ногти у всех на виду.

Школьник держит игрушечный глобус
(Светлый образ с советских картин),
А на весь попритихший автобус
Слышен сотовый громкий интим.

И, созвучная общему бреду,
Жизни призрачной ритм уловив,
Я дышу, существую…И еду.
Воскресенье. Апрель. Тель-Авив.