![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
(no subject)
Поэты часто дальнозорки: им застят свет не их грехи, а мне плевать на все разборки - люблю хорошие стихи; и, запасаясь легким ядом (тут реверансы октябрю), я чисто женским нежным вглядом на них, прищурившись, смотрю.
Однажды, заплутав в дороге, я чудо видела сама: Горшкова обжигали боги, притом, старательно весьма, чтоб никаких «наполовину» - из самых искренних пиит; но мы же не ударим в спину того, кто к нам лицом стоит, того, кто правильное сеет - прочти и душу отогрей; с ним иже Шоргин, Моисеев (да нет же, не Борис – Андрей). Сгорает, словно нить, вольфрамов, бронеубойный Шестаков, из восьмистрочий девять граммов пальнет – пиф-паф – и был таков. У Михалёва спрос конкретен, ему не надобно лихвы: он хочет девушку (в берете), ремантадина и халвы. А Зеленцов еще скромнее в установлении границ: ему (спаси от Гименея!) сойдет и взгляд Ее ресниц. Взирает Таблер с фудзиямы, взобравшись по своей строфе, у края стихотворной ямы ему милей аутодафе. Кабанов жжет огонь господен, метафоры – в сто тысяч ватт, он поэтически свободен (видать, по жизни виноват...). Гоняет мыслью воды Ганга не самый худший из мужчин: в непрезентабели о рангах ему присвоен высший чин; у Габриэля под рукою теперь любая бовари (его в конец строки ни в коем - попробуй рифму подбери). Уверенный, что бревис вита ему уж точно даст на чай, стебётся Фридман ядовитый (обычно ямбом, по ночам). Для настроения полезен, как сказанет – ни встать, ни сесть: какое счастье, что Березин на этом свете тоже есть! Словами бьет, как из «Максима», без промахов и наубой молоденький Рахман Кусимов, поэт, философ и плейбой, в его катренах столько пыла, а значит – женщины гуртом (вот, черт! О женщинах забыла... и ладно, девушки потом). Но с критиками нету сладу – грызут чужую колбасу. Я с ними во поле не сяду, таких во френды не внесу, у них избыток кортизона и потому короткий век. Вот что им всем до Этельзона? Ну, любит зебр человек... Блажко все пишет о потерях, сансара у него внутри (мрачней Олега только Терех, там почитал – и всё, умри).
В словесной мощной коньюнктуре они - крутые пацаны, такие разные, в натуре. Но для меня они равны, когда, как изгородь живая, стоят поэты неглиже, прозрачным словом прикрывая работы кисти Фаберже.
Однажды, заплутав в дороге, я чудо видела сама: Горшкова обжигали боги, притом, старательно весьма, чтоб никаких «наполовину» - из самых искренних пиит; но мы же не ударим в спину того, кто к нам лицом стоит, того, кто правильное сеет - прочти и душу отогрей; с ним иже Шоргин, Моисеев (да нет же, не Борис – Андрей). Сгорает, словно нить, вольфрамов, бронеубойный Шестаков, из восьмистрочий девять граммов пальнет – пиф-паф – и был таков. У Михалёва спрос конкретен, ему не надобно лихвы: он хочет девушку (в берете), ремантадина и халвы. А Зеленцов еще скромнее в установлении границ: ему (спаси от Гименея!) сойдет и взгляд Ее ресниц. Взирает Таблер с фудзиямы, взобравшись по своей строфе, у края стихотворной ямы ему милей аутодафе. Кабанов жжет огонь господен, метафоры – в сто тысяч ватт, он поэтически свободен (видать, по жизни виноват...). Гоняет мыслью воды Ганга не самый худший из мужчин: в непрезентабели о рангах ему присвоен высший чин; у Габриэля под рукою теперь любая бовари (его в конец строки ни в коем - попробуй рифму подбери). Уверенный, что бревис вита ему уж точно даст на чай, стебётся Фридман ядовитый (обычно ямбом, по ночам). Для настроения полезен, как сказанет – ни встать, ни сесть: какое счастье, что Березин на этом свете тоже есть! Словами бьет, как из «Максима», без промахов и наубой молоденький Рахман Кусимов, поэт, философ и плейбой, в его катренах столько пыла, а значит – женщины гуртом (вот, черт! О женщинах забыла... и ладно, девушки потом). Но с критиками нету сладу – грызут чужую колбасу. Я с ними во поле не сяду, таких во френды не внесу, у них избыток кортизона и потому короткий век. Вот что им всем до Этельзона? Ну, любит зебр человек... Блажко все пишет о потерях, сансара у него внутри (мрачней Олега только Терех, там почитал – и всё, умри).
В словесной мощной коньюнктуре они - крутые пацаны, такие разные, в натуре. Но для меня они равны, когда, как изгородь живая, стоят поэты неглиже, прозрачным словом прикрывая работы кисти Фаберже.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
Page 1 of 3